источник: http://komik-ad-ze.livejournal
Очень примечательно, что при огромном дефиците философов или даже просто
крупных мыслителей в России или Украине, имя Николая Бердяева не является
достаточно известным. И уж точно фигура этого великого ученого не является
предметом для популяризации у нас.
А жаль. Это совершеннейшая глупость - не
использовать авторитет и философское наследие этого великого мыслителя. Всем
нам, как раз сегодня не хватает людей умных, бесстрашных и порядочных. И, действительно, мы замечаем, что хотя бы
одного из этих трех компонентов часто не достает у известных нам публичных
персон или даже социальных групп.
Сами посудите. Политики, причем всех мастей, как
правило грешат отсутствием порядочности. Интеллигенция, средний класс, офисный
планктон часто добавляют к этому еще и присутствие страха. Наоборот,
безбашенная молодежь может похвастаться меньшим ощущением страха, но вместе с
ним, к сожалению, и меньшим же ощущением мозгов. И так далее.Отсюда, мои
предложения организовать поиск и обнаружение таких людей, а также предоставление
для них всех видов социальных лифтов, с целью дальнейшего вывода в топ, на
орбиты публичности. Отсюда, мои предложения организовать поиск и обнаружение
людей, проживших достойную жизнь и накопивших бесценный опыт в управлении, а
самое главное выработавших план развития страны предоставление им трибуны.
Отрывки
из автобиографической книги Николая Бердяева "Самопознание"
Беседа с Дзержинским
Не могу сказать, чтобы я подвергался особенным
гонениям со стороны советской власти. Но я все-таки два раза был арестован,
сидел в Чека и Гепеу, хотя и недолго, и, что гораздо важнее, был выслан из
России и уже двадцать пять лет живу за границей. Первый раз я был арестован в
20 году в связи с делом так называемого Тактического центра, к которому
никакого прямого отношения не имел. Но было арестовано много моих хороших
знакомых. В результате был большой процесс, но я к нему привлечен не был.
Однажды, когда я сидел во внутренней тюрьме Чека, в двенадцатом часу ночи меня
пригласили на допрос. Меня вели через бесконечное число мрачных коридоров и
лестниц. Наконец, мы попали в коридор более чистый и светлый, с ковром, и вошли
в большой кабинет, ярко освещенный, с шкурой белого медведя на полу.
С левой стороны, около письменного стола, стоял
неизвестный мне человек в военной форме, с красной звездой. Это был блондин с
жидкой заостренной бородкой, с серыми мутными и меланхолическими глазами; в его
внешности и манере было что-то мягкое, чувствовалась благовоспитанность и
вежливость. Он попросил меня сесть и сказал: "Меня зовут
Дзержинский". Это имя человека, создавшего Чека, считалось кровавым и
приводило в ужас всю Россию. Я был единственным человеком среди многочисленных
арестованных, которого допрашивал сам Дзержинский. Мой допрос носил
торжественный характер, приехал Каменев присутствовать на допросе, был и
заместитель председателя Чека Менжинский, которого я немного знал в прошлом; я
встречал его в Петербурге, он был тогда писателем, неудавшимся романистом.
Очень выраженной чертой моего характера является то, что в катастрофические и
опасные минуты жизни я никогда не чувствую подавленности, не испытываю ни
малейшего испуга, наоборот, я испытываю подъем и склонен переходить в
наступление. Тут, вероятно, сказывается моя военная кровь. Я решил на допросе
не столько защищаться, сколько нападать, переведя весь разговор в идеологическую
область.
Я сказал Дзержинскому: "Имейте в виду, что я
считаю соответствующим моему достоинству мыслителя и писателя прямо высказать
то, что я думаю". Дзержинский мне ответил: "Мы этого и ждем от
Вас". Тогда я решил начать говорить раньше, чем мне будут задавать
вопросы. Я говорил минут сорок пять, прочел целую лекцию. То, что я говорил,
носило идеологический характер. Я старался объяснить, по каким религиозным,
философским, моральным основаниям я являюсь противником коммунизма. Вместе с
тем я настаивал на том, что я человек не политический. Дзержинский слушал меня
очень внимательно и лишь изредка вставлял свои замечания.
Так, например, он сказал: "Можно быть
материалистом в теории и идеалистом в жизни и, наоборот, идеалистом в теории и
материалистом в жизни". После моей длинной речи, которая, как мне
впоследствии сказали, понравилась Дзержинскому своей прямотой, он все-таки
задал мне несколько неприятных вопросов, связанных с людьми. Я твердо решил
ничего не говорить о людях. Я имел уже опыт допросов в старом режиме. На один
самый неприятный вопрос Дзержинский сам дал мне ответ, который вывел меня из
затруднения. Потом я узнал, что большая часть арестованных сами себя оговорили,
так что их показания были главным источником обвинения. По окончании допроса
Дзержинский сказал мне: "Я Вас сейчас освобожу, но Вам нельзя будет
уезжать из Москвы без разрешения". Потом он обратился к Менжинскому:
"Сейчас поздно, а у нас процветает бандитизм, нельзя ли отвезти господина
Бердяева домой на автомобиле?" Автомобиля не нашлось, но меня отвез с
моими вещами солдат на мотоциклетке.
Когда я выходил из тюрьмы, начальник тюрьмы,
бывший гвардейский вахмистр, который сам сносил мои вещи, спросил у меня:
"Понравилось ли Вам у нас?"
Отрывок о
гитлеровцах
В Париже было очень тяжело. Начались аресты
друзей, и некоторые друзья, депортированные в Германию в качестве политических,
погибли там в очень трагической обстановке. У меня несколько раз были
представители гестапо и расспрашивали меня о характере моей деятельности. Но
никаких прямых обвинений против меня выставить не могли. В швейцарской газете
было напечатано, что я арестован. Через несколько дней явились представители
гестапо, как и всегда двое, чтобы узнать, чем вызван слух о моем аресте. Я
говорю по-немецки, и это облегчало разговор. Мне сказали, что из Берлина был
сделан запрос, что значит газетное сообщение об аресте столь известного и
ценимого в Германии философа, как Бердяев.
По словам представителя гестапо, это вызвало
переполох, что, конечно, было преувеличением. Но я себе не раз задавал вопрос,
почему я не был арестован, когда арестовывали с такой легкостью и без
достаточных оснований. Своих взглядов я никогда не скрывал. Я очень не люблю,
когда люди преувеличивают свою известность и свое значение, мне чуждо такого
рода самочувствие. Но моя большая известность в Европе и Америке, в частности в
самой Германии, была одной из причин, почему арестовать меня без слишком
серьезных причин немцы считали невыгодным. Я шутя говорил, что тут обнаружилось
почтение немцев к философии. Мне потом говорили, что в верхнем слое
национал-социалистов был кто-то, кто считал себя моим почитателем как философа
и не допускал моего ареста
Комментариев нет:
Отправить комментарий